Будни и праздники деревни Усть-Утка

Деревня Усть-Утка возникла на пограничье двух уральских «империй» — Строгано­вых и Демидовых. В названии нашло отражение ее местоположение: при впадении р. Межевая Утка в красавицу Чусовую. До прокладки железной дороги Усть-Уткинская пристань была местом отправки водных караванов барок-коломенок с продукцией демидовских заводов на рынки России и Европы, поэтому жизнь деревни была тесно связана с горнозаводскими поселками. Территорию Усть-Уткинской пристани жители деревни называют «боровками». И сейчас там можно увидеть остатки каменной клад­ки на оконечности устьевого мыса, деревянных укреплений берега, подводного мос­та для спуска барок, земляные валы. Поросшие крапивой котлованы от фундаментов складских помещений до сих пор представляют опасность прохожим в летнее время, - из-за высокой травы их почти не видно.

Деревня Усть-Утка неоднократно обследовалась сотрудниками музея. В результа­те первой историко-бытовой экспедиции 1956 г. под руководством Т. К. Гуськовой были собраны материалы по истории и экономике [1], а в двух последующих экспедициях 1973 и 1983 гг., проведенных под руководством Т. Н. Петрухиной, обследовались усадьбы, жилища, домашняя обстановка, водоснабжение, отопление, осве­щение, одежда и занятия населения [2]. Сборы в 1997 г. позволили составить пред­ставление о буднях поселян, о семейной и календарной обрядности [3], о чем и пой­дет речь в настоящем докладе.

Домостроительство

Как и во многих прибрежных селениях Урала, дома улицами ставились вдоль р. Чусовой, а на притоке р. Утки сложилась более свободная застройка. На момент обсле­дования деревня состояла из 137 дворов традиционной застройки, из которых 124 дома были рублены из ели и сосны. Дом и двор связаны по однорядному типу и по­крыты одной крышей в 81 случае, по двухрядному («двойной дом» или «под два коня») — в 25, по трехрядному - в 15. В некоторых двойных домах крытый двор поставлен на небольшом расстоянии от избы. Как отмечает Е. Н. Бубнов, «продольные концы ска­тов крыш... не соединяются между собой и образуют узкую открытую полосу над цен­тральной частью чистого двора около избы» [4].

Все дома, кроме одного, построенного недавно и рубленного «в лапу», рублены «в чашу». Срубы поставлены на «бабки» — столбы («стулья») из лиственницы. Дома одно­ярусные, но имеют достаточно высокий подклет, в четырех домах он жилой.

По конструкции крыши у 67 домов — двускатные самцовые, у 15 — трехскатные стропильные и у 29 — четырехскатные стропильные. Материалом для покрытия слу­жит тес, шифер, толь. Часто в срубе имеется пятая стена, которая делит дом на две неравных части (32 дома). В деревне есть один шестистенок. Почти у каждого дома есть прируб, но в большинстве случаев он пристроен недавно. Большая часть домов выходит на улицу короткой стороной.

Все дома обращены к улице окнами, которые имеют косяки. Волоковые окна есть только в амбарах и хлевах. Матица — балка для крепления потолка — расположена перпендикулярно входу. Три дома имели украшение «восходящее солнце» на фронто­не, три — на воротах и три — на карнизах. Наличники более чем на 80 домах украше­ны резьбой. Узоры на них состоят из следующих мотивов: ромб или квадрат, постав­ленный на угол или на сторону; «сердце»; «ветка», заключенная в 5-7-лепестковую фигуру; треугольники или «трезубец»; «уточки»; полуовалы и полуовалы с вырезом по­середине. Мотивы соединены в 50 вариантов композиций. Домовая резьба деревни Усть-Утка значительно отличается как от нижнетагильской, так и соседних деревень своей лаконичностью и простой и требует дальнейшего изучения. 

Питание

До недавнего времени ржаной хлеб и квас были повседневной пищей жителей де­ревни. Вот несколько старинных рецептов приготовления хлеба, о которых сообщила информатор Л. А. Долматова:

1) Хлеб на хмельной закваске: хмельные шишечки вари­ли, 2-3 часа томили в печи, студили и заквашивали, т. е. цедили, солили и оставляли до утра, а утром туго замешивали с водой.

2) Хлеб на картофельной опаре: отварен­ную в «мундире» картошку толкли, заваривали горячей водой, добавляли дрожжи, за­тем отцеживали и добавляли муку, из которой после тугого замеса выпекали хлеб.

Закваску для кваса делали следующим образом: лепешки из картошки и муки ста­вили на целый день в печь, пока не покраснеют, потом разламывали и мельчили. Сус­ло для кваса делали в дыроватке — в ведерной корчаге с отверстиями в нижней час­ти. Из муки замешивали тесто и ждали, чтобы оно «рассолодело», т. е. два часа посто­яло в доме и 3 дня - в печи; а на 4-й день из него бежало сусло. Если в отстоянный квас добавить хмеля, то получалось пиво.

На огороде выращивали репу, морковь, свеклу, редьку, капусту и брюкву. Редьку нати­рали, отжимали, делали окрошку или добавляли в пельмени. Вареную свеклу рубили и ели. Пекли морковники из рубленой вареной моркови с добавлением яиц и сметаны. За­пеканку из картошки называли «рубленник» или «печник». Из овощей варили каши.

В пищу употребляли много мяса как домашнего скота (телятина, говядина, свини­на), так и диких животных. Самой вкусным лесным деликатесом считалась губа лося. В изобилии была рыба: ее сушили, солили, делали заливное.

Молоко шло на приготовление творога, сметаны, простокваши. В домах были и свои маслобойки — емкости в виде ведра с вращающимися внутри него колесиками и трубками. Масло взбивалось, когда ручкой устройство приводилось в движение. Растительное масло обычно покупали, хотя раньше его сами делали из конопли: се­мена распаривали и в мешочке клали под пресс. Готовили и уксус — ржаное сусло за­квашивали на 12 дней.

Варили супы: горошницу, похлебку с картошкой (картошку толкли шумовкой и до­бавляли сметану), свекольник: вареную свеклу отстаивали в квасе и добавляли брус­нику. На зиму делали заготовки грибов. Их солили в кадках, а сушеные грибы отвари­вали, мелко рубили, разбавляли водой, добавляли лук и соль и получали икру.

Кисель варили из молока и крахмала. Сладкий компот получался из репчатого лука: го­ловки заливали водой и томили в печи. Лакомым блюдом была свекла, запаренная в ква­се, а также вареная и изрубленная свекла с отваром, в который добавили дрожжи и сахар.

На праздники пекли пирожки: «караваи» (пирожки складывали грудкой в корчагу и помещали в печь) и «умники» (пирожки из «черной» муки с начинкой обертывались ли­стьями черемухи и складывались в корчагу, которую ставили в печь томиться до утра). В каждом доме раньше был лачун — деревянная бочка с дырочкой в крышке. В нем ставили брагу.

Во время Великой Отечественной войны в пищу использовали репейные корни: их размалывали и делали лепешки. Также использовали крапиву и щавель. Из клубней дикой саранки варили кашу. Сушили цветы медунка (клевера) и ели.

Воспитание детей

До года ребенок большую часть времени проводит в «зыбке» — колыбели. Колы­бель представляла собой двойную раму из еловых брусочков размером 70x70x30 см с днищем из ткани. По воспоминаниям информатора Г А. Селиванова, раньше колы­бель качали на березовой палке, а сейчас на пружине. Для пружины в каждом доме к потолку крепилось железное кольцо — «подмога».

Взрослые — мама или бабушка — обычно «наговаривали» малышу «баюкалки». Не­которые из них «наговорила» С. П. Селиванова, которая узнала их от свекрови в 1950-1960-е гг.:

Ой, ты, дедушка седой,
Нет ли денежек с собой?
Расцелую, размилую
Твою бороду седую.

Сидит ворон на дубу,
Он играет во трубу.
Труба точеная, позолоченная.

Бай, бай.
Поди, бука, на сарай,
Коням сено подавай.
Кони сено не едят,
На Наташеньку (имя ребенка) глядят.

Ап-те-те, ап-те-те.
Потерял мужик муде,
Баба по воду пошла,
Мужику муде нашла.

Баю-бай, баю-бай,
Няньке рюмочку подай.

Малышу часто пропевали все, что делают взрослые:

Зыбаю-позыбаю.

Дед пошел за рыбою.
Мать пошла коров доить,
А отец — дрова рубить,
Бабка — дома щи варить. 

Малыш постоянно находится под присмотром старших детей. Если мать брала ре­бенка с собой, то несла его на руке при помощи полотенца, повязанного через плечо на уровне груди, позднее везла в «коляске» — ящике с прикрепленными колесами — «кругляшками» (поперечный срез дерева).

Обычно детей кормили той же пищей, что и взрослых. Маленькому ребенку давали сосать отварную свеклу, завернутую в тряпочку. Считалось, что это предотвращало грыжу и «цвет» — аллергию.

Наказывали детей редко, т. к. няньки следили за своими подопечными. Но если на­казывали, то строго. Например, если ребятишки залезли в чужой огород или повели себя неосторожно, с опасностью для жизни, то их могли выпороть крапивой, мягкой «вичкой» (веточкой) или рукой.

Мячи и кукол «кулемесили» (шили, делали) сами. Для изготовления мяча круг из плотной ткани диаметром 20-30 см стягивали по краям ниткой, плотно набивали ва­той или тканью и зашивали. Так же делали голову для куклы, а для туловища брали прямоугольный кусочек ткани. Руки и ноги скручивали из материи и пришивали спе­реди. При помощи одежды и прически, которую делали из льняной кудели, кукла ста­новилась «мальчиком» или «девочкой». Лица у кукол не рисовали. Об этих игрушках рассказала и показала способы их изготовления Е. П. Морозова, которая с 14 лет бы­ла нянькой в чужих семьях.

Дети постоянно играли в игры. Так, игра в мяч заключалась в следующем: ведущий стоит на месте, остальные бегают вокруг него, а он пытается попасть в кого-нибудь мячиком; в кого попал — тот ведущий.

Для игры в «швай» требовалось плоское металлическое кольцо диаметром 7-8 см и металлический штырь длиной 20-30 см. Кольцо кладут на землю и бьют по нему штырем. Если кольцо подпрыгнет — играющий получал одно очко, если еще и пере­вернется, то два. У кого больше очков, тот и победил.

Для игры в «гонялки» в землю вбивали кол, на него клали шарик и били жердью, пы­таясь попасть в ямку. Назначался один «галя», который собирал шарики. Во время иг­ры в «чушки» или «шаровики» использовали деревянную пешку с заостренным концом и деревянный мячик. На высокий колышек клали мячик, и кто-то из играющих бил по нему. Водящий «чушкой» (палкой) должен был отбить летящий шарик.

Принцип игры «покаты» был тот же, что и в «чушках», но играющие становятся в ряд, а водящий кидает шарик. Тот, кто не отбивал, становится на место водящего. При игре выбить шайбу - маленькое колесико ставили на штырь и переворачивали ударом палки.

В игры «третий лишний», «комсомольский ручеек», «шестеренки» играли по тем же правилам, что и в «ручейке». Для игры «задние колеса, наперед!» дети встают парами, лицом друг к другу. Последняя пара называлась «задние колеса». Водящий стоит пе­ред играющими и кричит: «Задние колеса, наперед!» Последняя пара бежит к нему, а водящий ловит одного и парой встает вперед. Оставшийся становится водящим.

В эти игры играли как дети, так и девушки, и парни до свадьбы. Молодежь, собира­ясь на вечерки, «выкупала» дом у бедной семьи. За аренду платили в складчину деньгами или отрабатывали — косили сено, рубили дрова, носили воду и т. д. На ве­черках пели песни, частушки, плясали, танцевали кадрили, «парижанку», «лануп» (дви­жение этих танцев никто из информаторов не вспомнил), играли в игры. Часто это бы­ла игра «Раз, два, три!», правила которой заключались в следующем: двое — парень и девушка — садятся спиной друг к другу на каком-то расстоянии. Ведущий говорит: «Раз, два, три!» На счет «три» они поворачивают головы. Если в одну сторону, то целу­ются, если в разные, то кто-то из пары меняется.

Родильная обрядность

По свидетельству Е. Н. Балкиной, в начале века роды принимали только в банях бабки-повитухи. Роженицу клали на пол, чтобы не запачкать белье. Пуповину и послед закапывали в подполье. Новорожденного сразу не мыли, а заворачивали в старую одежду, в отцовскую рубаху. Бабушка-повитуха ходила к роженице и малышу три дня: женщине «правила живот» — водила рукой по всему телу, и мыла ребенка. Мыли но­ворожденного в бане. Крестили малыша как в церкви, так и дома. Имена давали по церковному календарю. Для мальчика выбирался кум, для девочки — кума. Во время крещения кума несла «ризку» — белое полотенце, на которое принимала ребенка.

Некоторые информаторы помнят об обряде «погружения» — сначала новорожден­ного тщательно мыли, а потом обносили вокруг кадки, в которую окунали несколько раз, читая при этом молитву. Крестины не исключали «погружения», которое, вероят­но, сохранилось с дохристианских времен.

Новорожденный спал на подушке на печи, потом с матерью. Для определения пола ребенка бытовала примета: если беременная женщина часто опиралась на правую руку — родится мальчик, на левую — девочка.

Свадебная обрядность

По информации Н. Н. Цукановой, девушки замуж выходили рано — в 14 лет. Парней женили в 14—16 лет. Причиной ранних браков была нехватка рабочих рук. Разница в возрасте между женихом и невестой могла быть любой. После Великой Отечествен­ной войны юноши женились в 20—24 года. Молодые знакомились в клубе.

Сватать ходили родители жениха или крестные. В качестве сватов могли быть род­ственники и просто близкие люди. Вместе со сватами мог приехать и жених. По мне­нию некоторых селян, сваты должны приходить вечером, другие считают, что в любое время дня. Особой одежды для сватов не было, но одевались «поярче». Приходили в дом невесты обычно в субботу с такими словами: «Мы пришли за добрым делом. У нас есть невеста, у вас жених». Сваты без приглашения не переходили матицу. Угоща­ли сватов в зависимости от достатка.

«Смотрели» невесту по-разному. В одних семьях ее прятали от сватов и жениха, в других — показывали во время сватовства. По свидетельству одних, невесту о со­гласии на брак спрашивали всегда, других — нет. Перед свадьбой ездили смотреть хозяйство жениха. Невесту до свадьбы от работы не освобождали. Приданое, кото­рое состояло из белья и посуды, ей помогали готовить подруги или мать. Информа­тор О. Т. Барышева сообщила, что при согласии невесты ее в тот же день уводили в дом жениха. При отказе приходили обязательно второй раз. Если же невеста отка­зывалась от своего слова, то все подарки, полученные во время «просватания» воз­вращали.

Перед свадьбой женихи устраивали вечеринки. Если организовывали девичник, то «собирали» стол: мать жениха пекла пирог, жених приносил орехи, семечки. Невеста приглашала подруг и с ними пела и танцевала. Раньше между сватовством и венчани­ем было еще и обручение, на которое приходили родственники жениха и невесты. То, что покупалось на обручение, оплачивал жених. Подруги невесты за стол не садились.

Иногда венчались. В церковь ездили по отдельности. Свадебный поезд украшали цветами и лентами. По пути в церковь дорогу загораживали веревкой, за проезд че­рез которую платили выкуп. В церковь за невестой ездили свахи, впереди которых была «сношеница» (жена брата) с приданым.

Свадьбы шли три дня и по числу приглашенных были небольшими — по 30-40 человек. Центральное действующее лицо на свадьбе — «дружка». Роль крестных родителей на свадьбе была такой же, как и родных. В первую брачную ночь молодых встречали и провожали свахи. Они же проверяли простыни. Как правило «честность» или «нечест­ность» невесты не афишировалась.

Во второй день был «пирожковый стол»: мать молодой жены пекла пирог, который разыгрывался, то есть молодым за кусочек пирога дарили подарки. Жених тоже «на­крывал» пирог, то есть клал деньги. Все спиртное напитки на свадьбе оплачивал же­них. Подруги невесты за стол не садились. Невесту проверяли работой — кидали му­сор и смотрели, как она его убирает. В этот день гости надевали старые сарафаны, изображая «цыган» и «нищих». На третий день стряпали ровно тысячу пельменей; гос­ти расходились во второй половине дня.

Если девушка убегала с парнем без согласия родителей на свадьбу, то, спустя не­которое время, происходили «простины»: в дом невесты (к этому времени уже моло­дой жены) молодожены приходили с родителями мужа за благословением.

Похоронная обрядность

По сообщению информаторов А. П. и Г. А. Долматовых, предчувствовать смерть мо­гут только пожилые люди, которые умирают от старости и готовы к смерти. По мест­ным поверьям, смерть предвещали сновидения: рана, чей-то зов, пение птиц, а также и стук темной птицы клювом в окно, сильный скрип стола.

Наступление смерти определяли по остановке дыхания. После этого зажигали све­чи и лампаду, которые горели, пока покойник в доме. Длился этот обряд обычно 3 дня. На это время зеркала закрывали и пищу не готовили.

В день смерти во дворе дома покойного чужой человек (не родственник) делал из сосны гроб, доски для которого заготавливали заранее. Некоторые заранее готовили домовину: из толстого дерева выдалбливали сердцевину и хранили ее «на вышке» (чердаке). Стружку складывали в гроб, накрывали подстилкой, ей же набивали наво­лочку, а остатки сжигали. По церковному обычаю, гроб не полагалось оббивать, но это практически не соблюдалось. Если хоронили незамужнюю девушку, то гроб обби­вали лентами любого цвета.

Покойника обязательно обмывали женщины-обмывалыдицы. Они должны были все три дня до погребения находиться рядом с покойником. Они же читали молитвы и ка­дили перед похоронной процессией. Для обмывания брали 40 тряпочек и воду в не­большой посудине. Тряпочки обмакивали в воду и "клали (или рисовали) крестики" на определенные части тела, начиная с головы. Посуду, тряпочки и воду после обмыва­ния закапывали в землю. При обмывании могли присутствовать родные. С обмывальщицей рассчитывались вещами (как правило, мылом и полотенцем).

После обмывания умершего человека обряжали. К погребальной одежде относи­лись по-разному: ее либо готовили заранее, либо надевали то, что было под рукой. Женщинам на голову повязывали чистые платки. Нижнее белье не надевали. Покой­ника укрывали покрывалом, на голову клали «венчик» — полоску бумаги с изображе­нием Христа и словами молитвы. Вокруг головы укладывали вату. Одежду и белье, на котором умер человек, стирали и, при необходимости, носили. Если человек болел, то постель сжигали.

Гроб в доме ставили в передний угол наискось на две скамьи, ногами ближе к крас­ному углу, чтобы создавалось впечатление, что умерший лежит головой к иконе. Пе­ред тем, как вынести гроб из дома, родные прощались с покойником, обходя вокруг гроба, целуя, не прикасаясь губами, ноги и низко кланяясь. Гроб выносили через пе­реднюю дверь головой вперед. Если выносили ногами вперед, то считалось, что жизнь у родных не сложится. Если умирала женщина, то ее гроб несли женщины, ес­ли мужчина, то мужчины. За гробом холостого шли сначала родители, потом парни, за гробом девушки — девушки. На кладбище гроб несли на плечах открытым в любую погоду. Памятник и крышку гроба несли на полотенцах, которые после похорон несу­щие забирали себе. При выносе из дома ревели плакальщицы, которых специально приглашали. Отпевали те же бабушки, которые «погружали» новорожденных младен­цев. В плату им давали полотенце, чулки, носки. После погребения не плакали, а са­мый сильный плач был, когда закапывали могилу. Умерших людей при этом именова­ли «душами».

При выносе на порог дома клали полотенце, через которое должны были пересту­пить все идущие. Во дворе кто-то из хозяев через гроб подавал живую курицу любой старушке. Гроб, крышку и крест несли не родственники. Крест берет один человек, и под руку ему дают носовой платок, который потом остается у него. Если крышку гро­ба накрывали, то покров потом отдавали несущему, как и покрывало, лежащее на по­койнике. Траурная процессия шла очень медленно, без остановок. Дорогу «стелили» пихтой и цветами, а также бросали пшено и рис. По дороге на кладбище родные по­давали встречным деньги и вещи покойного, а также специально купленные носовые платки и полотенца. На кладбище спиртное и пищу не брали.

Могилу копали могильщики или могильники. Они за это получали деньги, их корми­ли, поили, им дарили рубахи. Гроб заколачивали над могилой. Поперек могилы клали палки, на них ставили гроб. Кто присутствовал на похоронах, «покупал могилу», т. е. кидал в нее горсть земли и деньги. Первую горсть земли в могилу кладут родные, по­том все остальные. Могильную землю с собой нельзя было брать. Домой возвраща­лись по той же дороге. Пока родные и близкие были на кладбище, кто-то из посторонних мыл пол в доме и накрывал на стол. По возвращению с кладбища при­сутствующим подавали носовые платки и полотенца. На поминки приглашались все. Поминальную пищу готовили родные с учетом времени поста. Первыми на стол ста­вили хлеб, соль и квас, а покойному оставляли стакан с квасом, водой, водкой и хлеб с солью на окне или перед иконой.

Кроме этого, по свидетельству Н. А. Крюковой, вначале подавали холодные блюда, в частности, окрошку. На второе — горячий суп с мясом или грибами. Блины резали и клали на каждый кусочек пирога, что означало помянуть покойного (помины). Обяза­тельно подавалась кутья — рисовая каша с изюмом и медом, и каши — рисовая и гречневая, а также два киселя: первый — сладкий, ягодный; второй — кислый. Для кислого киселя с вечера заводили кислое тесто и заливали теплой водой с добавле­нием сахара, соды, крахмала и смешивали до состояния густой сметаны. Считается, что без кислого киселя покойного на тот свет не примут. Пекли еще и каравай. Поми­нальной едой были «витушки» — специально выпеченный хлеб и «сгибни» или «ломанцы» — круглые сочни, согнутые пополам.

После того, как гости расходились, родные шли на могилу «провожать душу» и по­минали покойного остатками обеда. На могиле оставляли стакан, а кому-нибудь по­давали ложку, вилку, тарелку. Пить вино на похоронах стали с 1950-х гг.; сейчас не пьют только в том случае, если об этом просил покойный. Много петь и причитать на могиле было не принято.

В течение 40 дней на могилу ходили с «каделянкой» (сосуд с ручкой), в которую кла­ли уголь и ладан. Женщины обязательно носили в этот период черные платки. Петь и плясать запрещалось. Вдове, вдовцу и детям покойного нельзя было выходить замуж или жениться в течение года. Дома на девятый день со дня смерти отмечались «девятины», на двадцатый — «полусорочины» и на сороковой — «сорочины». Поминки были также на полгода и на год.

Кладбище обычно находится в отдалении от деревни, но в деревне Баронской оно оказалось прямо в центре поселения, вследствие слияния ее с деревней Усть-Утка. Кладбище обязательно огорожено. Деревья на этой территории растут как в лесу. Вход всегда с южной стороны. Могилы обычно копают до 2 м глубиной, а могильный холм насыпают высотой 40—50 см. На сороковой день начинают окончательно оформлять могилу: временные памятники и кресты убирают, ставят постоянные. Крест делают из сосны высотой в 20 см, могилу украшают цветами и венками. Памят­ник ставят «на ноги», чтобы покойник смотрел на себя, и обычно лицом к солнцу. До 9 ч. утра ходить на кладбище запрещалось.

Самоубийц хоронили на том же кладбище, но моление разрешалось только в Семик (седьмой четверг после Пасхи). На могиле не писали, что «сам удавился». Если само­убийц считали грешниками, то утопленников — великими грешниками. Если кого-то убивало громом, то его обкладывали землей и ждали — вдруг воскреснет. Грешника­ми считали колдунов, которые не передали знания. Если колдун перед смертью дол­го мучился, то с крыши срывали «конек» или «князек», чтобы облегчить смерть. Воро­жить на кладбище запрещалось, но землей с могил людей с таким же именем натира­ли больные места. Верили в примету: встреча с поминальной процессией предвеща­ла беду. Беременным женщинам на кладбище ходить запрещалось.

Соблюдали поминальные дни, установленные церковью: девятая пятница после Пасхи, суббота перед Троицей, радуница. На Пасху яйца на кладбище не брали. В ро­дительские дни поминали куличами. На могилу клали три вида круп: пшено, рис, гре­чу, чтобы птицы поминали умершего. Часто приговаривали, уходя с могилы: «Ты уже дома, а я еще в гостях».

Календарные праздники

По воспоминаниям многих жителей, у каждой деревни были «свои» праздники, на которые собиралась вся округа. В Усть-Утке праздновали Ильин день и Николин день — осенний и весенний. На Николин день осенний из Висима привозили иконы. С утра было моление, а днем — большой крестный ход. Шли 2 км по Серебрянскому тракту к Николинской речке. Существует легенда, что на этом месте когда-то явился Нико­лай-Чудотворец. Потому наиболее почитаемой в деревне является икона этого свя­того. Откуда и когда она появилась, никто не знает. Сейчас эта икона хранится у од­ной из жительниц села. После крестного хода «гуляли» два дня: ходили в гости, а мо­лодежь собиралась на полянке с гармошкой и балалайкой.

После посева и уборки урожая на Ильин день собирались на Бирже (территория бывшей пристани). В этот праздник приезжали родственники из других деревень. Стряпали пироги, лепешки «горкой»: лепешки из пресного теста промазывались ме­дом или вареньем и складывались друг на друга. Делали шаньги с творогом и луком.

На Пасху молодые качались на качелях, которые были около каждого дома. На стол ставили кулич с изюмом, шаньги, пасху (творог с изюмом), красили яйца, которые по­том дарили друг другу. На Семик «завивали березку», а в Троицу «развивали». Ветви березы украшали лентами, приносили в дом и ставили в воду. Береза была символом Троицы. Землю и воду считали в этот день именинницами. Когда несли березку по улице, все плясали и пели. Девушки переодевались в парней. По окончании праздни­ка веселились, выпивали и снимали с берез ленточки.

На Петров день стряпали шаньги с творогом и картошкой, делали пироги. Помнят жители деревни о праздновании весной дня «Большой воды», «отжинок» — осенью по­сле уборки зерновых, «обмолоток» — в ноябре, но обряды этих праздников уже забыты.

Монографическое исследование быта горнозаводского населения на основе изучения материалов архивов и этнографических экспедиций населения г. Нижнего Тагила было проделано в 1950—1960-е гг. [5]. В трудах Г. Н. Чагина создана картина традиционной культуры населения Среднего Приуралья [6]. Изучению быта русского на селения горной части Среднего Урала не уделялось должного внимания. Даже собранный в 1960—1980-е гг. полевой материал не введен в научный оборот.

Жизнь в послевоенные годы, по мнению пожилых людей, сильно изменилась. Многие обычаи и обряды живут лишь в воспоминаниях людей 50—60-летнего возраста и старше. Если не провести в ближайшее время комплексные исследования, о необходимости которых уже заявляли этнографы [7], многое будет невосполнимо утрачено.

ПРИМЕЧАНИЯ

1. Архив НТГМЗ. Ф. 43. Д. 16, 25.

2. Там же. Ф. 30. Д. 13.

3. Там же. Ф. 9. Оп. 1. Д. 30.

4. Бубнов Е. Н. Русское деревянное зодчество Урала. М., 1988. С. 118, 123.

5. Крупянская В. Ю., Полищук Н. С. Культура и быт рабочих горнозаводского Уралг (конец XIX — начало XX в.) М., 1971.

6. Чагин Г. Н. Культура и быт русских крестьян Среднего Урала в середине XIX — на­чале XX века (этнические традиции материальной жизни). Пермь, 1991; Он же. Миро­воззрение и традиционная обрядность русских крестьян Среднего Урала в середины XIX — начале XX в. Пермь, 1993; Он же. Окружающий мир в традиционном мировоз­зрение русских крестьян Среднего Урала. Пермь, 1998; Он же. История в памяти рус­ских крестьян Среднего Урала в середине XIX — начале XX в. Пермь, 1999.

7. Болонев Ф. Ф. Из опыта этнографического изучения русского населения Сибири // Русские Сибири: культура, обычаи, обряды. Новосибирск, 1998. С. 20.

К. В. ГАМ АН