Олег Ермаков. Роман «Голубиная книга анархиста»
…Большой автомобиль проплывал мимо, отъехав от кафе, да вдруг начал тормозить, хотя они и не махали, надеясь на дальнобойщиков или какую-нибудь «буханку» из райцентра, это Вася заметил по поводу одной такой машины, что, мол, «буханка», а девушка сначала подумала вообще о каком-то древнем транспорте, ну, там, о какой-то телеге, что ль, с будкой, как в кино про Русь босую, лапотную или даже недавнюю советскую. Он ей объяснил. Она засмеялась, он тоже.
- А ты подумала, что рлжаная? - Вася иногда картавил слегка.
- Хуу-угу! – откликнулась она, кивая, лишь бы позабавить этого остроносого рыжика.
- Ты прикольная, - заметил Вася.
- Нет, живая, - возразила она.
- В смысле? – спросил Вася.
- Слетевшая с иголки! – выпалила она.
Он удивленно вытаращился на девушку.
- Так ты… торлчала? Вальчонок?
- Была пришпилена. В коробке под стеклом.
- Хм, меня вон тоже хотели замариновать…
В этот момент внедорожник и затормозил, проехав в туманном сиянии фонарей, фар. Вася глянул и отвернулся. И тогда водитель сдал назад, поравнявшись с молодыми людьми, остановился. Сквозь стекло ничего не было видно. Но Вальчонок-то видела, - вдруг увидела.
Вот что это было.
Первобытная река, мутная, текущая где-то в степи или в саванне, с редкими толстоствольными деревами, желтоватой, пыльной, и в этих водах кто-то плыл, - звери, мощные гривастые львы, олени, а другие животные шли берегом, шли, куда-то шли и шли, пока не появились столбы, ворота, это был вход, и вспыхнула догадка, что это знаки покинутой цивилизации, но кто же сейчас здесь всем распоряжается? – как тут же явился ответ: Черные обезьяны! И сразу вдали запылило, клуб пыли приближался, - это был джип, за рулем сидела черная обезьяна, а позади еще несколько черных обезьян, и они горланили по-человечески: «Вешать! Вешать и стрелять! Вешать! Вешать и стрелять!»
Ну, это обычное у Вальчонка.
Она покосилась на спутника. А вдруг и он?.. Ведь она знала его всего каких-то два-три часа. Она с любопытством смотрела, смотрела. Но он ничего не говорил, не удивлялся, не прятался. Ей-то, пожалуй, и захотелось куда-нибудь шмыгнуть, - вон, какие-то склады у дороги, что ли. Да Вася стоял. Ей всегда, конечно, странно было, что никто обычно не обращал на такие вещи внимания.
Вдруг стекло туманное и как будто жидкое поехало вниз, в глубине автомобиля замаячило лицо, и послышался голос.
- Ребята, куда путь держим?..
- Мы? – спросил Вася.
- Автостопщики?
- Мы?.. А… Ну, да. – Вася никак не мог собраться с мыслями. – В сторону… в сторону… этого… Брлянска.
После некоторого молчания голос вновь раздался:
- До самого Брянска не довезу, но по дороге подброшу.
Вася оглянулся на девушку.
- Ты… поедешь, Вальчонок?
Она обернулась, как будто за нею стоял кто-то еще.
- Хахаха, - засмеялась она и полезла на заднее сиденье.
Вася открыл переднюю дверцу и сел.
- А рюкзак? – спросил водитель.
Вася оглянулся.
- А!.. - Он забрал рюкзак и поставил его рядом с девушкой и наконец уселся, автомобиль тронулся.
В салоне было тепло, уютно. Вальчонок хихикала. Водитель, темноволосый мужчина средних лет в «аляске», ловил ее отражение в зеркале. Но молчал. Лицо его было хмурым, каким-то замороженным. Вальчонок – а хорошо ее назвал сразу, как только услышал имя, Вася – старалась не смотреть на его отражение. Она глядела в окно. За окном туманилась поздняя зима, унылая, плачущая уже. Вася глядел вперед. Что у него на уме? Как только они познакомились на Соборном холме в городе, куда этот Вася притащился с рюкзаком, чтобы встретиться с тем фотографом и взять у него денег, потому что у него не было денег совсем, и он убегал, она узнала, где он ночует. Ночевал Вася на чердаках
…пятиэтажных домов, скрываясь от людей. Они его преследовали из-за одной вещи. Но никак не могли захватить врасплох. И как-то подослали гулящую, она пыталась соблазнить его, но сообщники выдали себя, закашляв. И Вася кинулся к выходу на крышу. Они ворвались на чердак и погнались за ним. Он побежал по гремящей железной крыше, они – следом. Закричали, что он сейчас разобьется. Расшибется в лепешку!..
Но Вася ушел. И на улице потом старательно очищал куртку от прилипшего голубиного помета и пуха, всякого сора.
Как же ему это удалось? Вальчонок хотела у него спросить, да забыла, а сейчас вспомнила.
- Вася, Вась, - тихо зашелестела она губами, приближаясь к нему. - Куда ты подевался с крыши тогда?
Он оглянулся, шмыгнул носом.
- Чего?.. Когда?.. Ты что?
Водитель посмотрел в зеркало.
- Ну, ну… с крыши, когда на чердак они вылезли? Ты что, не помнишь? Забыл, да? Вася шмыгнул носом.
- С крыши? – напряженно спросил он. – Отстань, не знаю.
Она отстала, поняв, что Вася остерегается водителя. Да, ему надо было осторожничать. Видимо, в этом и было дело, ага. Ему нельзя было ночевать на чердаках, а он это делал постоянно, жевал булку, читал книжку под гульканье голубей. Жаль, что ей пока не удалось поучаствовать в этой его жизни. Он понравился бы Мартыновне. Но к моменту его появления на Соборной горе Мартыновна уже исчезла, как и обещала. Ее любили птицы, голуби, потом эти… воробьи и синички. К ней всегда подходили люди с фотиками и щелкали, а однажды даже на кинокамеру снимали, наверное, для кино. Перед возвращением Матушки в Дом из Москвы, где Ее поновляли, лечили, чистили, хотя Она и так чиста, как первый снег на ветке и даже чище. Но такую игру устроили. А Мартыновна уже сказала, что как Матушка вернется, она исчезнет совсем, бросит всех нищих соборных, надоевших ей хуже редьки, и попов, и ментов, гоняющих братию из угла в угол, да вон, еще и казаков каких-то в лохматых шапках, с сизыми носами. «Я тебе брошу!» - грозил ей Мюсляй, забиравший у нее почти всю денежку, что дали добрые и злые люди. И показывал кулак. Этот Мюсляй откуда-то притащился с Генералом, доходягой при деньгах. Жили все тогда под землей, в теплом большом туалете с кафельной плиткой, дверями, там был такой коридорчик длинный, туда и приносили свои мешки, картонки, да спали. В самом сердце города – в туалете возле собора на горе. У Генерала были деньги и медали, но ничего не осталось, все раздербанили внуки и правнуки, разворовали, а самого Генерала убили, повезли в деревню и убили, сбросили в подвал, да он выжил, вылез и пошел по земле. И где-то и повстречал этого Мюсляя. За то прозвали его, что глаза его как мюсли, это Белочка сказала, а он считает, что они нарочно искажают его истинное прозвище – Мыслитель. Ибо любит говорить много и непонятно. И если услышит, что его так кличут, по-Белочкину, то и прибить может, а кулак у него аховский, зимой он в кожане, в унтах, как летчик, голос громовой.
- Не самое лучшее вы время выбрали, - сказал тяжело водитель, опуская стекло и распечатывая пачку, видимо, только что купленную в кафе, щелкая зажигалкой и закуривая.
- В смысле? – переспросил Вася.
- Даже март не начался.
- А мы… мы поближе к югу и тянем, - сказал Вася.
- Брянск… А дальше? – спросил водитель. – Там Украина. В Крым?
- Нет, - сказал торопливо Вася и засмеялся. – Зачем нам Крым?
Водитель посмотрел на него.
- Интересно. Всем он нужен, а вам – нет?
- Земли и так хватает, - отозвался Вася. – Можно и в Сочи погреться у моря.
Водитель покачал головой и ответил:
- Не-э-т, земли всегда мало.
- Вы не космонавт? – спросила Валя.
Водитель посмотрел на нее в зеркало, с шумом выпустил струю табачного дыма:
- Пфф-фа!..
Вася кивнул:
- Вот именно.
- В космосе тоже идет борьба, - сказал водитель.
- Между землей и небом война-а, - напел Вася. – Все как в «Левиафане».
- Это по Звягинцеву, что ли?.. – поинтересовался водитель. – Он же обманщик и русофоб. Север другой. Север не знал крепостного права. Люди там сильнее, а у него сплошь хапуги и алкаши. На севере свет.
- Нет, это по Гоббсу, - заметил Вася.
- А вы, дяденька, с севера? – спросила Валя.
Водитель хмыкнул.
- Нет, - сказал он. – Но бывал там, в Архангельске и на Соловках, на экскурсии. Монахи, конечно, основательно устроились. Каналы, башни. Особенно красиво, когда подплываешь: эти все купола вылупляются из моря.
- Крласота гулаговская, - сказал Вася. – Солж расписал ее здорово.
- Это кто?
- Солженицын.
- Ну… Тут надо смотреть вперед, а не ковыряться в прошлом.
- Не все прошлое говно, - сказал Вася.
- Это слишком нехорошо сказано, - ответил водитель. – Зачем же ругать все скопом?
- Так вы сами сказали.
- Я имел в виду Солженицына.
- А правда, нет ночей? И прям светло, как днем? – спросила Валя.
Водитель хмыкнул.
- Правда. Неужели по телевизору не видела? Или вон по Ютубу?.. Светло, хоть шей. На куполах и крестах свет солнца даже в час ночи.
- Ой! – воскликнула Валя. – Вася, поедем туда.
- Там еще зима в полном разгаре, - ответил с неудовольствием Вася. – И полярная ночь вообще. Прлоклятье, - добавил он с отчаянием.
- А когда же наступит день, чтобы без тьмы? – спросила Валя.
- Летом, - сказал водитель.
Некоторое время все молчали, как будто прислушиваясь к ровной работе мотора, шуму дороги, ослеплявшей их радужными сполохами фар. Но встречных автомобилей уже было меньше. А вокруг простирались сероватые поля, уходящие в черноту. По холмам светились иногда деревни.
- А- у- нас-давно-уже-эта-ночь-давно, - пробормотала скороговоркой Валя. – Не-видать-ни-зги.
Водитель поймал ее изображение в зеркале.
- Ничего, утром рассветет, - сказал он.
- Нет-нет-нет, - затараторила Валя. – Нету-почти-света. Мартыновна улетела. Хотя Матушка вот и вернулась. Но там сейчас ее накроют. Рясами, платками, грязными поцелуями. Фу, пакость какая. На сто шагов не подпускала бы никого. Давно говорила Мюсляю, надо купить лампу, лампу керосиновую. Ходишь и спотыкаешься. Не видно. Нет свету. Так он не разрешил. Ага, а себе на табак берет сколько хочет, да на вино. А мне на лампу не дал. Прибью, говорит, и тебя и лампу. Потому, как сам-то из угля весь, угля тьмы, а в сердце чернила. И глаза из гуталина. Страшный. Уже хватился и меня ищет.
- Чудно, - пробормотал водитель и посмотрел на Васю как только можно дольше.
- Чудно, что есть места с тем фаворским светом, а есть без него, - отозвалась Валя.
- Хватит тебе, - попросил Вася.
- Ребята, а вы вообще откуда едете? – спросил водитель.
Они молчали. Так в молчании и ехали дальше. Вася начал клевать носом, и Валя увидела, как мужик в подпоясанной рубахе, с бородой спускается по камням к реке – к Днепру – и зажигает керосиновые лампы: одну, другую, третью, и трепещущие огоньки тех ламп отражаются в темных водах…
Автомобиль мягко подпрыгнул, и Вася очнулся, ошарашенно вытаращился вперед, потом посмотрел на водителя и проговорил с некоторым удивлением:
- Лев Толстой приснился.
Водитель мельком глянул на него.
- Что говорил?
Вася подумал и пожал плечами.
- Ничего.
Помолчав, добавил:
- Керлосиновый сон.
Еще через некоторое время автомобиль начал тормозить и остановился.
- Все, - сказал водитель. – Здесь я сворачиваю. Дорога на Брянск – прямо.
- Спасибо, - ответил Вася. – Денег у нас нет.
- Я догадался, - сказал водитель.
- Хорошо, - сказал Вася и начал выбираться из автомобиля.
Пассажирка не двигалась. Водитель оглянулся. Девушка спала, положив голову на рюкзак.