Фаина Османова. «Ламбада»

Добрая и безалаберная Сонька всегда была готова отдать последнее. Невысокого роста, с короткими, кривыми, что говорится — колесом, ногами, белокожая, она одевалась по-провинциальному, дорого. Обожала золотые украшения. Кофточки с люрексом. Любила щеголять в красных сапожках-казачок, на высоченных каблуках. Зимой и летом с плеча свисала маленькая узкая сумочка на длинной, якобы золотой цепочке. Обожала танцевать и умела крепко заложить за воротник. Банку держала на зависть многим мужикам. Перед тем как опрокинуть стопарь, непременно добавляла что-то вроде: «Мы, казахи, кумыс должны пить, а я вот водку люблю. Не зря мать моя говорила, что, будучи мной беременной, собиралась сделать аборт».

В их семье все были большими мастаками по части выпивки. Так что Сонькина любовь к алкоголю не была чем-то удивительным.

На школу Сонька время старалась не тратить и на учебе особенно не заморачивалась. Прогуливала безбожно. Казалось — с детства все знала про себя, про свою будущую жизнь. Хотя в мечтах и видела себя студенткой местного пединститута или какого-нибудь техникума — все равно какого. Лишь бы соседи не сплетничали, но куда там! Сомнительная слава окружала ее, сплетни преследовали, но вырастали-то они не на пустом месте.

В основном она с подружками курила в ближайшем подъезде или за школой, обсуждая, кто в каком наряде вечером пойдет на танцы: «А перед танцами можно у меня выпить токайского», — гордо заявляла Сонька с таким видом, словно старинный рецепт токайского вина принадлежал ее семье. Да, тогда токайское продавалось в каждом магазине и стоило 4 руб. 20 коп., и никто его не покупал, кроме старшеклассников из продвинутых школ, которым было стремно пить портвейн и, тем более, водку, к слову — и то и другое в нашем городе было чудовищного качества.

Сонькина школа cчиталась самой отстойной, и учились в ней в основном придурковатые хулиганы. У нашей Соньки и того и другого — придурковатости и склонности к хулиганству — было понемногу. В равных примерно пропорциях. Но зато Сонька, в отличие от своих соучениц, была добрая и щедрая. Могла дать поносить на один вечер кому-нибудь из них туфли или микровельветовые штанцы и не получить обратно ни туфель, ни штанцов. Другой бы переживал как минимум, но Сонька воспринимала все это спокойно. Не напоминала, и все — по-моему, подло, — пользовались ее добротой.

Окончив десять классов, Сонька пошла работать в универмаг, в отдел спортивных товаров. Она считала, что всему, что нужно, научилась, все, что может понадобиться в жизни, знает, поступать в местные техникумы ей уже не хотелось, уезжать куда-то — тем более, но главное — практически все, чему ее учили в школе, по всем обязательным предметам, после выпускного вечера из ее головы в одночасье выветрилось.

Зато у себя в отделе она отрывалась по полной. Там все прежде скрытые таланты и способности Соньки проявились вдруг, даже для нее самой — неожиданно. Она могла любого уговорить купить ненужные в нашем, зимой малоснежном краю беговые лыжи или баскетбольный мяч, хотя площадок у нас было раз-два и обчелся, располагались они возле школ и пребывали в состоянии плачевном.

Сонька не подходила к стоящему в задумчивости покупателю со ставшим в нынешние времена модным вопросом: «Я могу вам помочь?» — а каким-то тонким и удивительным образом могла внушить человеку, что тому просто необходимы гнутые палки для слалома или пудовые гири. Она наклонялась к гире, бралась за нее двумя руками, изображала усилие, говорила, что директор универмага приказал перетащить все гири из одного конца отдела спортивных товаров в другой, и потенциальный покупатель спешил избавить Соньку от этой работы. Когда же она выписывала покупателю чек и он уже собирался идти к кассе оплачивать покупку ненужной ему гири, Сонька, почти не разжимая губ, могла для полного счастья предложить флакончик духов «Кристиан Диор» или тушь для ресниц — «Ваша жена будет очень довольна!» — разумеется, втридорога, и, в конце концов, покупатель уходил перекошенный под тяжестью гири, с флакончиком духов в кармане, для конспирации завернутым в газетную полоску. Все это делалось беззлобно, с эдаким уважением, пониманием, все по взаимности, «по любви», как любила говорить Сонька. И со многими из тех, кто приобретал в ее отделе совершенно бесполезный спортивный инвентарь, у Соньки возникала настоящая дружба...

…Возвращаясь же вечерами домой, Сонька непременно обрушивалась на младших братьев и сестру за то, что те не прибрались в квартире, не приготовили ужин, не сходили за хлебом, за то, что сожрали всю докторскую колбасу, которую можно было есть целую неделю, что на улице уже темно, а дорожки и ковры до сих пор висят на турнике в школьном дворе, и никто их не вытряхнул и не принес домой. Все ее вопли сопровождались матом, а материлась Сонька на славу.

Сонька орала, в квартире царил полнейший разгром, а посреди большой комнаты, на полу, устланном ковром и заваленном бесконечными подушками, возлежал глухой глава семейства. Отец Соньки пялился в телевизор, громкость которого была выкручена так, что уже на подходе к их подъезду можно было услышать мелодию «Манчестер — Ливерпуль» и узнать прогноз погоды на ближайшие дни.

Доставалась от Соньки всем, отцу — в том числе. Ему было легче всего, он-то не слышал Сонькиных воплей, лишь догадывался по движениям ее тонких губ — что именно она орала. Он вставал, шел на улицу, собирал ковры-дорожки, приносил их в дом, бросал посреди комнаты, ложился и продолжал пялиться в телевизор. Так как ковры-дорожки были не выбиты, Сонька выбрасывала все это добро с балкона третьего этажа, и тогда братьям ничего не оставалось, как отправиться в темень их выбивать. До того, как это произойдет и пока в квартире не будет наведен порядок, ни о каком ужине речи идти не могло. Но вот потом довольная Сонька восседала во главе стола, да всех нахваливала. Говорила, что правильно сделали, что сожрали всю колбасу — она все равно завтра собиралась купить в кооперативном магазине несколько палок колбасы копченой. Сонька имела феноменальную способность за короткое время на всех наорать, всем навтыкать, всех заставить трудиться и при этом приготовить вкусный ужин. Вообще-то она любила своих домочадцев, очень волновалась за них. Мать-то была все время в разъездах, будучи проводницей. Старшая сестра была замужем и жила отдельно, от отца проку не было и вовсе никакого. Следила Сонька, чтобы ее младшие братья и сестренка модно одевались. Доставала им шмотки Сонька по блату, благо работа в универмаге давала такую возможность. Джинсами и батниками они были обеспечены всегда. Наоравшись и накормив семейство, Сонька отправлялась в ресторан или на танцы. Ездила исключительно на такси и говорила, что, если Аллах дал ей такие кривые ноги, то пусть «дает» и на такси. Аллах и давал. Давал все, чего требовала ее незатейливая душа. Дал Всевышний ей и любовь. После всех многочисленных и бессмысленных связей Всевышний послал Соньке любовь. А пришла любовь прямо из соседнего подъезда...