Александр Гоноровский «Собачий лес»

Третья картинка была отчетливее и резче остальных. Я чувствовал мозо­ли на руках собачника, сквозняк на голой его пояснице, мокрый пах. Мне почему-то стало не по себе из-за того, что мои модные короткие штаны остались сухими. Я не мог объяснить себе это чувство. И не знал что с ним делать.

Мы сидели на ящиках между сараями и котельной, по очереди рас­сматривали куклу, нацарапанную на найденной нами сандальке. Каждый подражая собачнику, хотел подцепить ее мизинцем как крючком Но она была тяжелой, и только Юрка смог ее удержать.

- А это что за линии? — спросил он.

- Какие линии? — Маргаритка придвинулась ближе.

- Да вот. — Юрка ковырнул сандаль ногтем. — Как будто мимо нее пули свистят.

- Какие в лесу пули? — спросил я.

- Обыкновенные пули, - сказал Юрка. - В общем, ее надо поймать и все дела.

- Поймала одна такая, — усмехнулась ты.

- Что-то дерево больно маленькое, — с сомнением сказала Маргаритка.

- Это не дерево маленькое, а кукла большая, — сказал я.                             

- Я тоже деревья валю. — Юрка замахал рукой, будто это не рука а немецкий штык-нож. — Вот так! Так! Жжих! Жжах!

- Хоть с ножиком, хоть без, кое-кому куклу сроду не поймать, — ска­зала ты. — Кое-кто еще ни одного нормального дерева не свалил а уже воображает.                                           '

- Кто это воображает? — насупился Юрка.

- Кое-кто! — еще раз отчеканила ты.

- Если все вместе пойдем, то поймаем запросто. — Юрка хотел, чтобы слушали только его. Он любил командовать и второй день называл себя кем-то вроде первопроходимца. — Еще Сашку Романишко возьмем Он точно знает, где Ленка эту куклу видела. Стырим из дома бельевые веревки чтобы куклу связать, и пойдем.

- И будем дураки, — сказал я.

На этот раз терпение Юрки кончилось, и он встал против меня на рас­стоянии вытянутого носа:

- Кто дурак? — спросил.

Я разглядывал его коленки и никак не мог заставить себя посмотреть Юрке в глаза. А еще подумал, что хорошо бы стукнуть Юрку палкой по руке, как били в лагере тетку. Но палки рядом не было. Пришлось от­вечать:

- Не знаю.

Ответ прозвучал уверенно, с железом в голосе, но так тихо что никто не услышал.

- Чего сказал? — Юрка поднял кулак.

- Ничего, — ответил я еще более вызывающе, но, наверное тихий голос случился у меня из-за того, что вчера под водой наорался, а может это надвигалась какая-нибудь ангина.

- Тааак, — протянул Юрка.

Это означало скорую оплеуху и поджопник.

- Если будете валяться, — Маргаритка стала заплетать косичку — то тут говна полно.         '

- Интересно, зачем здесь какают, если у каждого в доме туалет⁹ — спросила ты.

- Это новосельские после танцев. Им от клуба до дома долго тер­петь, — ответила Маргаритка.

- В клубе тоже туалет есть, — сказала ты.

- Он маленький, и в него всегда очередь. И вообще - какать лучше всего на свежем воздухе.

Вы беседовали так, как будто нас с Юркой вообще не было От такого женского невнимания драться Юрке расхотелось, и он опустил руку

- Я тебя запомнил, слабак.

Будто раньше он меня все время забывал.

Повернувшись ко мне спиной, Юрка противно загундосил.

- Бабуска, бабуска, там кто-то под окнами ходит. Я боюсь, бабуска.

Я надеялся, что все уже забыли слова твоего отца. А оказывается не забы­ли. Маргаритка и ты смотрели на меня с жалостью. Это уже совсем никуда не одилось. Напасть на Юрку все равно что самому о стену стукнуться Раньше я никогда такого бы не сделал. А теперь, неизвестно почему, сделал. Я подбежал к Юрке и как собачник немку, что есть сил его обнял. Мое изобретение было что надо. Мало кому придет в голову обниматься в такой момент.

Потом мы упали. Потом он мне все равно накостылял. Зато от него теперь пахло говном. И от меня тоже пахло. Но ты все равно взяла меня за руку, когда мы шли домой. Ты незаметно щекотала пальцем мою ладонь и говорила, что я очень смело и ловко напал на Юрку, что у него от удивле­ния тут же срослись брови и он теперь всю жизнь будет так ходить.

Осталась лишь одна неудобная мысль - что теперь будет с дядей Гошей? Я все-таки любил, когда он приходил к нам в гости, ел теткин щавелевый -уп с яйцом, мне нравилось вспоминать, как мы вместе чуть не утонули Однажды дядя Гоша подарил мне игрушечную мандолину. Она была сде­лана из дерева и гудела как настоящая. Одно время я складывал в нее фан­тики «Хаджи-Мурата». Стоило лишь встряхнуть ее, как внутри начиналась нешуточная возня. Хаджи-Мураты выясняли, кто сильнее.

- Что такое абили? — спросил я.

- Алиби, — поправила ты и с подозрением понюхала свою руку.

Вечером я рассказал дяде Гоше про тень куклы на стене про доктора Свиридова, про холмик в лесу, про сандальку и даже нарисовал на полу то, что нацарапала на мыске Ленка. Только про картинки не рассказал Ьыло непонятно, к чему они и как о них говорить. Еще в начале лета у меня не было тайн. А теперь они копились изо всех сил. Я даже стал путаться для кого какая тайна — тайна, а для кого какая тайна — не тайна.

Мы сидели на табуретках под единственной горевшей в котельной лам­почкой. Дядя Гоша курил. Сильная затяжка осветила его лицо.

- Она так и сказала: «Илья Андреич»? — спросил дядя Гоша.

- Она просто так сказала. Она же не видела, кто за окном стоит.

Иногда взрослых интересует всякая фигня. Дядя Гоша не смотрел на меня, и лицо его стало острым, как немецкий штык-нож.

—     Забор котельной из белого кирпича сложен — он свет хорошо отра­жает. Вот тень у вас в комнате и оказалась. - Страшно, как на озере, ему не Оыло. 1 олько любопытство и внимание к непонятному. — Тот кто под окнами шлялся, хотел, чтобы вы его тень заметили и сандаль нашли По­тому и травой шуршал. Если ноги поднимать и аккуратно на землю ставить то от травы шороха нет. - Дядя Гоша бросил окурок в печь. - Сандальку' которая у тебя, в мусорку выкинь. Слово?

- Слово. А почему?

- Если тот, кто сандальку к котельной подбросил, узнает, где вы вто­рую нашли, то подумает, что вы что-то про него знаете. Убийцы не любят чтобы про них знали.

Сандальку выкидывать было жалко, но я решил, что обязательно вы­полню обещание, когда будет не жалко.

- Значит, дядя Гоша, не ты Ленку убил?

- Дурак ты, Валька.

- Но ты убежишь?

- Давно пора.

Было здорово бояться рядом с дядей Гошей. По углам ползли шорохи. В печах гудел ветер. Хотелось есть. Дядя Гоша догадался покормить меня черным хлебом с подсолнечным маслом. И темнота вокруг уже не была такой темной.

- А поехали, Валька, на озеро, — сказал он вдруг.

- Прям щас?

- Прям щас.

- Зачем?

- Плавать научимся. Вот приедешь ты с Галей на озеро. Она в своем купальнике фартовом на берегу сядет, посмотрит на тебя как на телкй, а ты возьмешь и поплывешь.

- Давай не сегодня, — мне совсем не улыбалось после всех испытаний лезть в темную воду.

- Когда же? — грустно усмехнулся дядя Гоша.

- Когда ты назад прибежишь. Ты же прибежишь?

В восемь часов утра, спугнув тащившую яблоко крысу, во двор въехала потрепанная милицейская «Победа». Красная полоса тянулась по синему борту от носа до багажника. На крыше лопухами торчали два гром­коговорителя. В котельной дяди Гоши не оказалось. Милиционеры засуети­лись по двору на еще не размятых после сна сапогах. Далеко дядя Гоша не убежал. Через пять минут твой отец нашел его спящим на пустых хлебных лотках около магазина. В новеньких блестящих наручниках дядю Гошу уса­дили в «Победу». Но машина все стояла посреди двора. Тетка заторопилась. Натянула платье. Надела туфли. Не на каблуке, а простые с мятым задни­ком, в которых ходила на фабрику. Вытаскивая из волос бигуди, пошла к двери и вдруг села на табурет. Я помог ей снять еще один последний бо­чонок, про который она забыла. Тетка послушно наклоняла голову, пока я скручивал с него жесткую прядь.

Из котельной вышли два ничего не нашедших милиционера. Руки их были черны. Хлопнули блестевшие синим двери. Посреди двора остался стоять твой отец. В «Победе» ему не хватило места. Я высунулся из окна. Твой отец и дядя Гоша тут же посмотрели на меня. Как будто ждали, когда я выгляну. Твой отец сразу отвернулся, а дядя Гоша еще смотрел. Потом он откинулся на спинку сиденья, и я перестал его видеть. Сыто заурчал двига­тель. Пыль опережала машину — указывала ей путь.

Дядя Гоша меня не выдал. В управлении ему показали сандаль, найденный у стены котельной. Следующей ночью дядя Гоша пытался бежать и даже, говорят, оторвал охраннику палец. Но дядю Гошу поймали и палец отняли. Тогда он рассказал про восемнадцатый холмик в Собачьем лесу, под которым, как он думал, спрятана дурканутая Ленка. Холмик разрыли и нашли Кунгура. Овчарку можно было узнать по седой шерсти на щеках и впалой спине. Собачник сам ее закопал. Она умерла от старости, когда ис­кала Ленку. Все знали, что живым собакам в лес нельзя. И собачник знал.

Поминки по Ленке случились, когда ее матери вернули сан- дальку. Надо же было ей что-то вернуть. Сандалька лежала посреди накры­того стола в старой обувной коробке. Мы с теткой хранили в такой письма и фотографии. Гости старались коробку не замечать.

На поминки навалило старух в одинаково веселых кофтах. Материю в мелкий кукольный цветочек воровали на фабрике. И кукольные платья от этого становились короче.

Мужики с красными от солнца затылками передавали друг другу варе­ную картошку, наливали водку и, не чокаясь, выпивали. Среди них я знал лишь фабричного сторожа Камиля Култаева и доктора Свиридова. Мать Ленки ела как заведенная. На толстых очках ее блестели капельки подсол­нечного масла.