Тагильчане в пламени первых сражений. Часть II
Для Александра Ивановича Ножкина, выпускника военно-политического училища в Ленинграде, война началась с освободительного похода в Западную Белоруссию. Затем бригада (256 танков Т-26 и 30 бронемашин) была переброшена в Финляндию, под Выборг, и 12 марта 1940 года пошла на штурм укреплений города. «Я как политрук батальона, имевший специальность башенного стрелка, участвовал в этом штурме, – рассказывал Александр Иванович. – Бригада захватила всю северо-западную часть города и вышла к центру, уничтожив ДОТ (долговременную огневую точку), два противотанковых орудия и 10 пулеметных точек. Нам сильно досаждали снайперы, «снимавшие» высунувшихся из люка командиров. Всего бригада потеряла девять танков. На следующий день, 13 марта, в 12.00 официально было объявлено, что советско-финская война закончилась, но танкисты еще два часа вели бой с противником. В марте мы опять перебазировались в Брест, а бригаду переименовали в 22-ю танковую дивизию, которой стал командовать генерал-майор В.П. Пуганов. Дивизия оказалась самой «несчастливой» во всей РККА. Ее парки и склады располагались прямо на границе. Новых танков не было вообще, их видели только на картинках. Основу составляли 300 танков Т-26, «ветеранов» польской и финской кампаний».
Вместо новых танков пришла война. А командир и комиссар части в отпуске. Под артиллерийским огнем противника, бившего залпами по солдатским казармам и по парку машин, заместитель комбрига латыш Теодор Карлович Аугустов вместе с Ножкиным старались вывести людей и технику из-под огня. «Я до сих пор удивляюсь, как меня не убило в те часы, – покачивает головой Александр Иванович. – Ведь столько людей погибло! И сколько гибло потом! Смерть совсем близко ходила. В бригаде служили украинцы, белорусы, русские, латыши – многонациональный состав бойцов и командиров. И никакой розни меж нами не было, существовало боевое товарищество, выручавшее в самых сложных ситуациях, помогавшее выстоять. В первые часы боя с немцами дивизия потеряла 2/3 танков, артиллерийский склад и склад горюче-смазочных материалов. Совместно с 30-й танковой дивизией мы пытались атаковать, чтобы помочь защитникам Брестской крепости.Часть двухбашенных Т-26 погибла под Жабинкой. Ожесточение боя было таково, что, когда кончились боеприпасы, комдив Виктор Павлович Пуганов пошел на таран немецких танков и погиб как герой. Остановили мы немцев только на реке Щара, когда против нас действовал 47-й мехкорпус генерала Лемельзена. К 28 июня в нашем 14-м мехкорпусе, которым командовал генерал-майор С.И. Оборин, не осталось ни танков, ни орудий, а лишь два батальона вооруженных винтовками танкистов. Позднее мы узнали, что Оборин был расстрелян вместе с генералом армии Д.Г. Павловым, командующим Западным фронтом...»
Сам Александр Иванович был направлен в танковую ремонтно-восстановительную роту. Защищал Москву, брал Берлин и Прагу. Войну завершил в мае 1945 года в Австрии.
Валентина Федоровна Севрук работала фельдшером в медсанчасти 132-го отдельного конвойного батальона НКВД в Бресте. В момент начала войны она находилась в городской квартире за Северными воротами. От первых взрывов в Брестской крепости она проснулась. Дома никого не было. Муж, лейтенант Киричук, несколько дней назад выехал в служебную командировку. Наспех одевшись, Валентина Федоровна выбежала на улицу.
Крепость полыхала, там, конечно, были раненые. Именно это волновало Валентину Федоровну. Одной из немногих ей удалось в то утро проскочить в крепость. Уже потом, спустя много лет, она сама удивлялась, как сумела пройти сквозь огненный смерч. Но в свою часть попасть не смогла. Казарма находилась на самом берегу Буга, между Тереспольскими и Холмскими воротами, а штурмовые группы гитлеровцев обошли Тереспольскую башню и ворвались в цитадель. Дорога к казарме батальона была отрезана.
Валентина Федоровна добралась лишь до домов комсостава Кобринского укрепления и оказалась в группе 2-го батальона 125-го стрелкового полка. И здесь вместе с другими женщинами она выносила раненых бойцов из-под огня, оказывала им помощь. Женщин, раненых и детишек приходилось укрывать за развалинами домов, под лестничными клетками.
Вскоре оставаться в жилых домах комсостава женщинам, детям и раненым было невозможно. Для них поступила команда – отойти к пороховым погребам. Немногим удалось туда добраться. Под непрерывным огнем красноармейцы, женщины с тяжелоранеными и дети устремились туда. Здесь погиб командир роты 37-го отдельного батальона связи младший лейтенант A.M. Бобков, защитивший детей от разрыва гранаты ценой собственной жизни. Здесь же погибли его жена, Раиса Никаноровна, дочь Азальда и несколько бойцов. Его сын, Александр Алексеевич Бобков, в то время шестилетний мальчик, вспоминает: «И сейчас вижу: женщины, дети, объятые ужасом, бегут в поисках укрытия, втискиваются в бетонную нишу. Меня ранило. Словно что-то раскаленное приложили к левой лопатке и правому бедру. Что-то горячее потекло по спине. Лихорадочно ищу глазами маму. Она и сестренка лежат неподвижно. У сестры небольшая рана на переносице. Я тогда не понял, что их уже нет среди нас, живых. Снова взрыв. Еще боль в левой ноге и спине. Тринадцать ран оказалось на моем теле».
Валентина Федоровна в каземате земляного вала при тусклом свете коптилки, сама раненная в руку, перевязывала раненых. В первую ночь она обнаружила небольшой запас воды. За ней ползали в разрушенные дома комсостава, а затем копали сырой песок и высасывали из него влагу. Никто не жаловался. Все жили одной мыслью, что скоро придут наши основные части и разобьют врага. Вместе с Валентиной Федоровной Севрук ухаживала за ранеными и детьми Валентина Коновалова. На третий день закончились медикаменты, перевязочные материалы, не было воды и пищи, на исходе были и боеприпасы.
В последнюю ночь, 27 июня, стрельба прекратилась. «Неужели конец? Может наши пришли?» – теплилась надежда. Но из мощного динамика, установленного на машине, враги предложили сдаться. «Будем стоять насмерть, – решили бойцы. – Здесь наш последний рубеж». И снова загремели выстрелы.
Тревожило лишь одно: вместе с бойцами в каземате были семьи комсостава. «Валентина, ты хорошо знаешь крепость, – сказал ей сержант, – помоги женщинам и детям выбраться. Временно спрячьтесь в деревушке, а там, может быть, удастся пробиться на восток. Веди людей». И никто тогда не знал, что эта хрупкая 23-летняя, не щадившая себя женщина скоро должна была стать матерью.
Ночью небольшая группа попыталась выйти из крепости, но фашисты их обнаружили и открыли огонь. Гитлеровцы окружили женщин и детей плотным кольцом конвоя. Пинками, ударами прикладов в спину подгоняли женщин, ослабевших от горя, истощения и ран. Гитлеровцы кричали им что-то злое и повелительное, хохотали, тыча в них пальцами. Пленные женщины в изодранной одежде, почерневшие от пыли и копоти, вызывали у фашистов веселое настроение, удовлетворение. Несчастных фотографировали. Валентина Федоровна Севрук была контужена, потеряла сознание.
Когда пришла в себя, то оказалась в городской больнице, где ведущий хирург С.Т. Ильин принимал меры для спасения раненых защитников Брестского гарнизона, бойцов и командиров Красной Армии под видом пострадавших гражданских лиц города. Сюда советские люди приносили и привозили раненых из крепости. Вместе с В.Ф. Севрук здесь находился боец Калугин, Алик Бобков и другие защитники крепости.
Как только состояние здоровья Валентины Федоровны улучшилось, она вошла в группу медработников больницы, помогала врачам. Окрепших командиров и бойцов отправляли в лес.
Вскоре фашисты провели в городской больнице аресты, организовали свой госпиталь, раненых и больных советских воинов стали отправлять в лагерь для военнопленных в Бяла-Подляску.
В.Ф. Севрук тайно ушла из больницы, чтобы продолжить борьбу с оккупантами в тылу врага.
Двенадцатилетним подростком защищал Бресткую крепость Петр Котельников. В раннем детстве Петр Котельников остался сиротой, учился и воспитывался в детдоме, откуда и пришел воспитанником в музыкантский взвод 44-го стрелкового полка. 22 июня 1941 года, проснувшись от страшного грохота, он вслед за взрослыми бросился к оружию, но винтовки ему не дали. Тогда он с одним из красноармейцев принялся тушить горящий вещевой склад. Потом с бойцами перешел в подвалы казармы соседнего 333-го стрелкового полка. Там тоже были юные музыканты, воспитанники других полков. С первых часов войны ребята оказались в гуще событий. Сражаясь с фашистами, он вместе со своим другом Петей Клыпой лазил по руинам бастионов в поисках заваленных складов с продовольствием, оружием и боеприпасами для защитников. Они ходили в разведку, добывали патроны, рискуя жизнью, ползали к реке за водой, стараясь помочь раненым и маленьким детям.
29 июня группа бойцов пошла на прорыв, и ребят взяли с собой. Вместе их взяли в плен. «Лагерь для военнопленных в Бяла-Подляске, неудачный побег, Брестская тюрьма, голод, побои и издевательства, снова побег...», – вспоминает эти дни Петр Павлович Котельников. Дальше Петр Котельников продолжал воевать в партизанском отряде.
После освобождения Белоруссии мальчик приехал в Нижний Тагил, где всю войну на танковом конвейере проработал его старший брат. Петр по примеру брата так же пошел работать на Уралвагонзавод, где отработал до 1947 года, до ухода в армию.
В 1946 году Петр Котельников вступил в комсомол. А по окончании срочной службы он решил до конца связать свою жизнь с армией – в 1950 году поступил в военное училище. И снова ему довелось участвовать в боевых действиях – служба забросила его в качестве советника в далекую Эфиопию. В отставку Петр Павлович Котельников уходил уже в звании полковника.
За участие в обороне Брестской крепости награжден орденом Отечественной войны II степени и орденом Красной Звезды.
Была связь и другого рода. Немало жителей освобожденных в 1939 году областей Западной Белоруссии приехали на заработки в Свердловскую область и к нам в Нижний Тагил. Горняками на ВЖР трудились Владимир Фомич и Иван Фомич Бай. Призванные тагильским РВК они ушли на фронт. Владимир Фомич погиб 29 апреля 1945 года под Берлином, а Иван Фомич пропал без вести.
В нашем городе работал и Петр Николаевич Юзефович, который незадолго до начала войны уехал на родину в отпуск. В гитлеровской оккупации Петр стал подпольщиком. Предупрежденный о предстоящем аресте подпольщиком, служившим в полиции, он ушел в октябре 1943 года в партизанский отряд. Немцы за информацию о Петре Николаевиче назначили премию в 2500 марок. Судьба Петра Юзефовича до сих пор остается неизвестной. Ни до одного партизанского отряда он не дошел, нет его и в списках казненных гестапо.
Продолжение следует